Лесник неторопливо шагал по вечернему лесу. Наверное, он единственный человек на многие-многие киллометры вокруг. Здесь уже давно никто не жил, а редкие рыбаки, приезжавшие по выходным, останавливались на другом конце леса, у озера. Постепенно деревья кончились, и он вышел к болоту. Как всегда, как делал уже не один десяток раз. Последнее время он стал появляться здесь почти каждый день. Вот она, огромная старая сосна, обмотанная цепью, вот трухлявый пень, а дальше, насколько хватает глаз – черная бездна, затянутая травой, маленькими кривыми деревцами и извечным туманом.
Лесник скинул рюкзак и закурил. Огромная ржавая цепь привычно обожгла руки приятным холодом. У него была еще уйма времени.
…………………………………………………………
Никто в Городе не знал, как на самом деле зовут Скрипача, да и не хотел знать. Одни говорили, что когда-то он подавал большие надежды, но задолжал денег не тем людям и ему сломали руку; другие – что он продал душу Дьяволу, получив взамен сомнительную перспективу вышибать слезу своей мастерской игрой и медленно спиваться в этом Богом забытом городе. Но все это были всего лишь слухи. На самом деле Скрипач просто каждый вечер выступал в прокуренном баре недалеко от центра Города, когда завсегдатаи уже устанут мучить музыкальный автомат, а до долгожданного стриптиза еще далеко. Он выходил на небольшую сцену и без всякого вступления начинал играть. Затем он садился за стойку бара и выпивал ровно столько, чтобы смочь уйти на собственных ногах. Иногда его угощали. Он был невысок, болезненно бледен и некрасив, и практически никогда ни с кем не разговаривал.
Однажды в баре появилась Она. Когда Скрипач выходил на сцену, Она как раз допивала свой четвертый по счету коктейль ядовито-красного цвета. Ее волнистые светлые волосы свободно спадали на плечи, маленькая рука подпирала детское кукольное личико, пухлые губки и огромные голубые глаза выражали скуку. Желанная добыча. Мужчины поглядывали на нее и ждали, когда за четвертым коктейлем пойдет пятый, затем шестой, а затем уже можно будет взять ее под локоть и увести куда угодно. Музыка застала ее врасплох: остатки коктейля вылились на бежевое платье, оставив явно нестираемое пятно, но она уже не замечала этого. Она сидела и смотрела на этого невзрачного с виду человека: на его гордо выпрямленную спину, стремительные руки, горящие, ничего не замечающие глаза. А еще была Музыка… Слезы текли по щекам и подбородку, смывая тушь, усталость и все проблемы, навалившиеся на нее в последнее время. Потом они говорили. Долго, до утра, до самого закрытия бара. Мужчины вернулись к своей выпивке и своим привычным разговорам – здесь уже нечего было ловить.
- Этот город пожирает меня изнутри и снаружи. Все это вечно пьяное быдло тянущее потные руки, их завистливые и похотливые жены, вся эта ночная мразь, поджидающая в подворотнях. Как было бы хорошо, если бы все плохие люди однажды просто исчезли.
- Боюсь, тогда ты останешься совсем одна. В этом городе нет ни одного хорошего человека. Поверь мне, я вижу.
- А как же ты?
- Обо мне ходят разные слухи, ты разве не знала?
- Глупый! Я знаю одно: так играть может только очень, очень хороший человек…
Целую неделю они были вместе. Теперь он играл только для нее. Она сидела и роняла слезы, не смея вздохнуть. Когда он заканчивал, она расплачивалась за свой ядовито-красный коктейль, и они уходили вдвоем. Вслед им смотрели десятки завистливых глаз. Казалось, можно было осязать все те мысли, которые роились в этот момент под потолком бара: “Вот повезло ублюдку”… “Да, за такую задницу я бы тоже отдал душу, будь она неладна”… ”Сморчок сморчком, а такую девку отхватил”… “Шлюшка задрипанная. Что ж теперь, если я на этой деревяшке пиликать не умею, так я уже и не человек?”
Через неделю ее не стало. Когда Она возвращалась вечером одна, в подворотне ее уже ждали. Следующим утром ее соседка вернулась со смены домой. Она нашла холодный труп, слегка покачиваемый ветром, опрокинутую табуретку и короткую записку: “Прости”. В этот день Скрипач как обычно вышел на сцену и взял в руки скрипку. Среди людского гама, звяканья стаканов и скрежета пододвигаемых стульев не все услышали его тихий, хриплый голос: “Сегодня я играю в последний раз”.
Полицию вызвал почтальон, который жил в другом городе, и каждое утро приезжал, чтобы развезти почту. Остались только несколько маленьких детей и какая-то безумная старуха, уже много лет обитавшая в доме престарелых. Город был пуст. Даже больницы и тюрьмы опустели. Было совершенно непонятно, куда ушли люди и зачем: машины, вещи, деньги – все осталось на месте. Журналисты и полиция примерно месяц искали следы, терзали безумную старуху, но все безрезультатно. Журналисты нашли новую горячую тему, полиция остановилась на том, что раз нет никаких следов насилия, значит люди ушли добровольно. Куда – это их дело, в конце концов мы живем в свободной стране…
...............................................
Лесник посмотрел на часы: пора. Пару минут он, не глядя, крутил цифры на тяжелом кодовом замке, затем защелкнул металлический браслет на своей худой ноге и снова покрутил замок. Все, теперь можно курить и ждать. Больше всего на свете он любил самые первые звуки, когда неожиданно, без всякого вступления, со всех сторон начинала литься Музыка…
Над болотом, где-то в самой его середине, играла скрипка. Странная, ни с чем не сравнимая мелодия просачивалась и наполняла каждую клеточку тела. В этой музыке было пение ветра, вздохи влюбленных в камышах, крики рожающей женщины. Она состояла из тысячи разных оттенков, и в то же время была такой простой и понятной… Она звала за собой. Ближе, еще ближе... Цепь со скрежетом натянулась. Браслет врезался в ногу, и Лесник почувствовал знакомую боль в лодыжке. Его руки спокойно и неторопливо стали перебирать комбинации на кодовом замке: 0001…Щелк! Мимо. 0002…Щелк! Мимо… Лесник знал: когда-нибудь ему повезет, и он успеет подобрать нужную комбинацию. А пока… 0003… Щелк! Мимо. 0004… Щелк! Мимо. 0005… Щелк!
Bad
